Реплика адвоката Антона Алексеевича Жарова на Региональной Школе по правам ребёнка (Удмуртская Республика, г. Ижевск, 29-30 октября 2018 года).
На сегодняшний день в гражданском судопроизводстве ребенок практически не является стороной по делу, несмотря на то, что формально иногда требования заявляются таким образом, что кто-то из родителей действует в интересах ребенка, или орган опеки подает в суд иск в интересах ребенка. На самом деле ребенок непосредственно в судебном заседании не присутствует, и очень часто суды так и не выслушивают его мнение, не получают об этом никакой информации. Здесь, к сожалению, ст. 179 Гражданского процессуального кодекса, которая называется “Допрос несовершеннолетнего свидетеля” нам не слишком помогает в разрешении этой проблемы.
Например, разрешается вопрос о том, с кем жить ребенку — с мамой или папой, с кем из родителей, — и ребенка опрашивают в судебном заседании (обычно это называется таким образом). Свидетеля обычно “допрашивают”, а здесь ребенка “опрашивают”. Что это означает? Это означает, что прав у него даже меньше, чем у свидетеля. Ведь у свидетеля, например, есть право свидетельствовать на своем языке, а ребенок попросить переводчика не может по двум причинам: во-первых, он не знает, что он может это попросить, во-вторых, он, в отличие от взрослого человека, не понимает, что он что-то не понимает. Поэтому довольно сложно представить себе, чтобы ребенок воспользовался этим правом на привлечение переводчика или человека, который бы разъяснял ему те слова, которые ему говорят и он их не понимает.
Педагогический работник, который предусмотрен 179 статьей Гражданского процессуального кодекса, тоже нам мало чем помогает, поскольку разъяснять что-либо ребенку или разъяснять что-либо в суду после таких разъяснений — он не имеет таких обязанностей. У него есть только права — задать ребенку какие-то дополнительные вопросы, если он считает это необходимым (необходимым, к слову сказать, для чего?) или высказать свое мнение о личности ребенка, которого только что допрашивали. Опять же мнение о личности — о чем? Что он должен донести суду? Какие сведения о личности ребенка? Поэтому, к сожалению, эта статья не совсем правильно работает в ситуации, когда у нас ребенок должен являться субъектом данных правоотношений, когда он должен являться субъектом данного судебного процесса.
Например, не просто высказывать свое мнение о том, где ему жить — с мамой или с папой, а, в сущности, в данном случае выполнять функцию третьего лица, может быть не заявляющего самостоятельных требований, но, тем не менее, именно его права и обязанности в этой ситуации рассматриваются судом, и он — ребенок — классическое третье лицо по гражданско-процессуальному кодексу. Тем не менее ребенка просто опрашивают в судебном заседании без каких-либо шансов сделать что-то еще, воспользоваться какими-то еще правами или обязанностями, которые предусмотрены, или понести какие-то обязанности, которые предусмотрены гражданско-процессуальным кодексом. В частности, например, свидетель у нас по ГПК имеет право не свидетельствовать против себя самого и своих близких родственников. Ребенку такие права — не рассказывать о чем-то — не объясняются, а ведь ребенок тоже мог бы промолчать совершенно осознанно и не рассказывать, например, о чем-то, о чем он считает необходимым умолчать. В частности, почему мы обязываем ребенка отвечать на вопросы о своей личной жизни или о личной жизни его родителей, о чем бы он не хотел бы делиться с судом, особенно понимая в силу возраста хоть какие-то последствия своих показаний?
Таким образом этот вопрос законодательством не отрегулирован и мы находимся вообщем-то в парадоксальной ситуации. Ребенок, дело о правах и обязанностях которого рассматривает суд, не имеет даже процессуального названия в деле и не несет какого-то понятного, очерченного круга прав и обязанностей в гражданском процессе. Это большая проблема, о ней надо говорить и, конечно, здесь должны быть определенные законодательные предложения.
