К сожалению, дети, потерявшие свою семью, были всегда. И, к счастью, всегда были и будут родители, готовые помочь таким детям обрести новую семью. В этой публикации мы собрали несколько воспоминаний осиротевших детей и их близких.
Я был “сын полка”. Приблудился в 44-м году к военной части, так с ними и “служил”. Мне 12 лет было. Конечно, помню свою родную мать. Она долго болела и в самом начале войны умерла. Мы хорошо жили, отец гостинцы приносил (у него была другая семья). Я сначала по родственникам жил, потом в приёмнике, потом сбежал “на войну”. Удивительное дело, довоенное детство помню, а вот этот отрезок времени, когда “бегал”, почти не помню, так, эпизоды какие-то.
В нашей военной части офицеры жили без жён. И только к одному приехала супруга. И именно она настояла, чтобы меня в семью забрать.
Ох, я ей устраивал кузькину мать! Мы ж мужской жизнью жили. Я курил, мне водки наливали. Я оружие в руках держал. А тут такая мадам приехала, воспитывать начала: иди мыться, так в обществе не разговаривают…
Я с мамой всю жизнь на вы был. С отцом на ты, а с ней как-то не получилось. Но любил её ужасно. Война снилась — не страшно, а когда были сны, что нас с мамой толпой куда-то разносит, я прямо в голос плакал. Хотя большой уже был. А первая мать никогда не снилась.
Зачем она меня взяла? Пожалела, наверное. И всегда за меня горой стояла, даже когда отец (за дело) мне обструкцию устраивал.
***
Осиротел в пять лет. Родители поехали поднимать целину. Я в палатке родился, в чистом поле. Ну, взрослые пили, конечно. Там все пили. Потом отец умер. У него с войны четыре ранения было, а тут ещё условий никаких. Потом мама заболела, её отправили в Оренбург в больницу. И она там тоже умерла. Помню, за мной пришли какие-то женщины и без экивоков так и сказали: “Твои родители умерли, теперь ты будешь жить в интернате”.
В интернате я превратился в маугли. Ни с кем не разговаривал. Дрался по любому поводу. Когда подростком был, часто с местными конфликтовал. Они без претензий, просто могли спросить, “как твои дела?”, “как тебе живётся?”, а я сразу в рожу бил — какого хрена тебе надо знать, как мои дела?
Но учился хорошо. После восьмилетки пошёл на рабфак, подружился с «домашним мальчиком», пришёл к нему в гости. А там семья интеллигентная, обеспеченная. Позвали пить чай с тортом. Говорю: я не люблю чай. В детдоме давали сладкую жижу, типа чай, и никто её не любил. Но тут смотрю, а чай у них какой-то странный. Другой какой-то. Попробовал — вкусно. Оказывается, там заварка, в этом чае. А в детдоме просто калили сахар в духовке и заливали кипятком. Дефицитный чай повара до детей не доносили.
Собственно, родители моего товарища — это первые люди, которые меня как-то приняли, “одомашнили”. В 16 лет у меня появился хоть какой-то образец семьи. Я хотел врачом стать, они мне заниматься помогали. Но их дед, старый коммунист, сказал: “Иди в армию, делай там карьеру”. Я послушал. Всю жизнь служил, вышел в отставку подполковником.
А сейчас я дедушка уже. Вдовец. Сыновей двое, внуки. Вот приехал в Москву за тёткой ухаживать. Она у меня одна из родни осталась. Ну, не забрала меня тогда, да. Но куда ей было? А сейчас я могу ей помочь.
***
У меня есть приёмная двоюродная сестра.
Я в первый класс пошла учиться. У нас в школе учились дети из детдома. В параллельном классе было много таких детей, а у нас почему-то всего одна девочка Катя. Нас вместе посадили, и мы подружились очень.
По учёбе Катя, конечно, отставала. Меня к ней “прикрепили” как шефа, я-то училась отлично. А вот в бытовом плане я была лошара полная против Кати. Я не представляла, как пуговицу пришить, а она всё умела руками делать. И не удивительно: её из многодетной семьи забрали.
Вообще, там такая история грустная и, увы, очень частая. Их в семье четверо: она и трое братиков. Мама пила страшно. Я видела её потом, заметно, что красивая была женщина, но всю красоту на водку променяла. Катя с этими братиками возилась. И еду готовила, и стирала, и гулять водила. Папа там был, но он тоже пил. Хотя поначалу деньги неплохие зарабатывал. Их лишили родительских прав. Двоих средних забрала Катина бабка, младшего сразу отдали под усыновление, а Катя как раз перед школой попала в детдом.
Моя мама всё время её привечала: подкармливала через меня, мелкие подарочки передавала (типа, мне заколку и ей такую же, мол, иди поделись). В гости приглашала на праздники. В детском доме, кстати, не запрещали. Весной на мой День рождения у нас были гости, родственники всякие. Катя тоже была. Мама прямо за столом затеяла с ней разговор про усыновление. Мол, не хотела бы ты в семью пойти и всё такое. А Катя по-взрослому так ответила: “У вас уже есть ребёнок, а двое детей — это большая нагрузка”. Вы представляете? Нагрузка!
А потом Катю мои тётя и дядя взяли на лето, а осенью — насовсем. У них свой ребёнок умер в раннем детстве, они больше рожать не решились. Катя рассудила, что к ним можно идти: люди взрослые, решение приняли взвешенное.
В тридцатые годы мои бабушка и прабабушка неожиданно для всех, в т.ч. для себя, “разжились” приёмной девочкой. Они обе и прадед тоже работали на Киевском вокзале. Шли с работы через платформы, увидели толпу детей. Подошли поинтересоваться. Оказалось, это везут голодающих детей Поволжья, целый детский дом перевозят куда-то. Заведующий детским домом в сердцах закричал: “Да заберите хоть кого-нибудь, они у меня в дороге перемрут, а меня потом посадят!”.
Бабушка сказала, надо кого-то забрать. Прабабушка поддержала. И после трёхминутных переговоров им выдали маленькую, рахитную, лысую девочку, к которой прилагались запасные трусы, свидетельство о рождении и бумага о передаче в семью.
Как уж они её легализовывали потом, я не знаю. Но прадед, начальник поезда, когда вернулся домой к такому вот “сюрпризу”, очень быстро всё организовал.
Все соседи, конечно, переполошились. Ведь никакой “тайны” из такого события не сделаешь, тем более, уж очень страшненький ребёнок. Все спрашивали: “Девочка, ты откуда такая взялась?”, а она отвечала: “Я Шура Кузнецова, я Верина и мамина“.
Конечно, наша Шура всю жизнь помнила, как попала в семью, но всегда считала мамой именно приёмную мать.
***
Мою бабушку усыновила … горничная. После революции наша семья прописала у себя в квартире девушку Марусю из деревни, которая у них работала. Семья, насколько я знаю, была большая. Дворянских кровей. Жили на Пречистенке в огромной квартире. Потом кого-то арестовали, кто-то успел уехать за границу (все связи потерялись давно). Прадеда с женой как раз арестовали, осталась маленькая бабушка, которую должны были отдать в детдом. Но эта самая Маруся провернула целую спасательную операцию: сначала вывезла малышку в деревню, потом как-то справила документы, что это её дочь, потом вернулась в Москву.
Квартиру поделили на несколько частей, сделали разные квартиры. Маруся пошла работать в милицию с беспризорниками и отстояла себе крохотную, но отдельную жилплощадь, где мы все и жили потом.
А вот замуж Маруся так и не пошла. Всю жизнь прожила девицей. Говорила: “Не могу, у меня же ребёнок!”.
Я её помню дряхлой старушкой. Очень добрая была, всех вокруг себя собирала, какую-то невообразимую тучу дальних родственников. Все её любили, и она всех любила. Хотя своих детей у неё никогда не было.
***
Меня удочерили из детского дома на Украине. Сами родители из Киева, а за мной поехали в глубинку. Сначала хотели сохранить всё в секрете от окружающих, но не вышло — я была уже не младенец.
У вас на сайте есть история Корнея Чуковского о том, как номенклатурные работники выбирали себе детей. Со мной, наверное, было так же.
Папа у меня генерал, войну прошёл. Мама работала в торге. Семья очень обеспеченная. Долго хотели детей, но как-то не сложилось. Решились на усыновление. Хотели взять “по знакомству” какого-нибудь маленького мальчика. Их отправили в дом малютки. А родители притащили каких-то подарков, сладостей. И их не только в группу к младенчикам провели, но и к детям постарше. Показали, какие у них дети хорошие, как поют и пляшут, и спасибо за конфеты говорят. Жуть, конечно, я не представляю, что бы сама делала в такой ситуации.
Так вот, рассказывают, я подошла к папе, конфету брать не стала, а попросилась на ручки. Ну, вот так меня и выбрали.
В семье мне хорошо жилось. Только всё время было ощущение, что меня под лупой рассматривают. Ответственность какая-то недетская на плечах лежала. Что не так себя поведу, не оправдаю надежд. Мама с папой как-то проще относились, а вот другие родственники всегда с пристрастием. Я даже сначала поступила в медицинский институт, чтобы всё “прилично” было. Но потом всё же перевелась на химфак.
Моя дочка тоже взяла девочку. Я поначалу была против, забыла, что сама “детдомовская”. А сейчас смотрю, как внучка растёт, и радуюсь.
